Неточные совпадения
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного
удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки
длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и спросил, угрюмо покашливая...
Он еще раз ударил по столу, и
удар этот, наконец, помог ему, он встал, тощий,
длинный, и очень громко, грубо прохрипел...
Дико мне казалось влезать под катафалк английских постелей, с пестрыми занавесами, и особенно неудобно класть голову на
длинную, во всю ширину кровати, и низенькую круглую подушку, располагающую к апоплексическому
удару.
Странное, неизъяснимое чувство овладело бы зрителем при виде, как от одного
удара смычком музыканта, в сермяжной свитке, с
длинными закрученными усами, все обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие.
Весьма естественно, что журавль — сильная птица, но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев,
удар которых ужасно силен, в
длинных ногах и крепких пальцах с твердыми ногтями и, наконец, в довольно
длинном, очень крепком и остром клюве.
— Остановите его, робя, а то он прямо на землю бухнет! — воскликнул голова, заметив, что плотники, под влиянием впечатления, стояли с растерянными и ротозеющими лицами. Те едва остановили колокол и потом, привязав к нему
длинную веревку, стали его осторожно спускать на землю. Колокол еще несколько раз прозвенел и наконец, издавши какой-то глухой
удар, коснулся земли. Многие старухи, старики и даже молодые бросились к нему и стали прикладываться к нему.
И в тот момент, когда бесконечно медленно, не дыша от одного
удара до другого, начали бить часы и передние ряды уже двинулись, квадрат двери вдруг перечеркнут двумя знакомыми, неестественно
длинными руками...
В нем самом было что-то от «Испанского дворянина»: однажды на площади перед каланчой трое пожарных, забавляясь, били мужика; толпа людей, человек в сорок, смотрела на избиение и похваливала солдат. Ситанов бросился в драку, хлесткими
ударами длинных рук посшибал пожарных, поднял мужика и сунул его к людям, крикнув...
сильного
удара нагайкою у него посыпались искры из глаз. Он выхватил из-за пазухи
длинный нож; но Кирша повторил
удар — незнакомый зашатался и упал с лошади. С быстротою птицы запорожец спрыгнул с коня, кинулся на лежачего и, прежде чем он мог очнуться, скрутил ему назад руки собственным его кушаком.
Прикрепление грузила из свинца делается следующим образом: берется кусочек свинца такой величины, какой надобно, разбивается в
длинную узенькую пластинку и навертывается на лесу или поводок; а чтобы грузило не передвигалось, то легким
ударом молотка бока его сжимаются.
Тысячи звуков смешивались здесь в
длинный скачущий гул: тонкие, чистые и твердые звуки каменщичьих зубил, звонкие
удары клепальщиков, чеканящих заклепы на котлах, тяжелый грохот паровых молотов, могучие вздохи и свист паровых труб и изредка глухие подземные взрывы, заставлявшие дрожать землю.
Забору этому не было конца ни вправо, ни влево. Бобров перелез через него и стал взбираться по какому-то
длинному, крутому откосу, поросшему частым бурьяном. Холодный пот струился по его лицу, язык во рту сделался сух и неподвижен, как кусок дерева; в груди при каждом вздохе ощущалась острая боль; кровь сильными, частыми
ударами била в темя; ушибленный висок нестерпимо ныл…
Минуту спустя раздался сухой
удар — конец багра вонзился в дерево, и челнок ударился о край довольно большой лодки, свободно прыгавшей по волнам, но привязанной к берегу
длинной веревкой.
Удар часового колокола вывел его на момент из забытья… Бьют часы… Он считает: один… два… три… четыре… пять… Звуки все учащаются… Он считает двенадцать, тринадцать… четырнадцать… двадцать… Все чаще и чаще бьют
удары колокола… Пожарный набат… Зарево перед ним… Вот он около пожара… Пылает трехэтажный дом… Пламя
длинными языками вырывается из окон третьего этажа…
С каждым словом, и рассекая
длинные надвое, он дёргал бороду вниз, потом лёгким
ударом в подбородок заставлял поднимать её.
— Есть! — Челкаш сильным
ударом руля вытолкнул лодку в полосу воды между барками, она быстро поплыла по скользкой воде, и вода под
ударами весел загоралась голубоватым фосфорическим сиянием, —
длинная лента его, мягко сверкая, вилась за кормой.
— Ничего! Только боязно в нем, — ответил Гаврила, ровно и сильно ударяя веслами по воде. Вода чуть слышно звенела и плескалась под
ударами длинных весел и все блестела теплым голубым светом фосфора.
Лодка под ним колыхнулась, и от ее движения на воде послышался звон, как бы от разбиваемого стекла. Это в местах, защищенных от быстрого течения, становились первые «забереги», еще тонкие, сохранившие следы
длинных кристаллических игол, ломавшихся и звеневших, как тонкий хрусталь… Река как будто отяжелела, почувствовав первый
удар мороза, а скалы вдоль горных берегов ее, наоборот, стали легче, воздушнее. Покрытые инеем, они уходили в неясную, озаренную даль, искрящиеся, почти призрачные…
На другом конце
длинной улицы появилась кучка всадников, и я узнал бега, до которых и якуты, и татары большие охотники. Всадников было человек пять, они мчались как ветер, и когда кавалькада приблизилась, то впереди я различил серого конька, на котором вчера приехал Багылай. С каждым
ударом копыт пространство, отделявшее его от скакавших сзади, увеличивалось. Через минуту все они промчались мимо меня как ветер.
В бараках —
длинных грязных сараях, с крышами на один скат — просыпались рабочие. Издали все они были похожи друг на друга — оборванные, лохматые, босые… Доносились до берега их хриплые голоса, кто-то стучал по дну пустой бочки, летели глухие
удары, точно рокотал большой барабан. Две женщины визгливо ругались, лаяла собака.
Этот отрывистый, повелительный возглас был первым воспоминанием mademoiselle Норы из ее темного, однообразного, бродячего детства. Это слово раньше всех других слов выговорил ее слабый, младенческий язычок, и всегда, даже в сновидениях, вслед за этим криком вставали в памяти Норы: холод нетопленной арены цирка, запах конюшни, тяжелый галоп лошади, сухое щелканье
длинного бича и жгучая боль
удара, внезапно заглушающая минутное колебание страха.
Сазонка выбирал плиту поувесистее, засучивал рукав и, приняв позу атлета, мечущего диск, измерял прищуренным глазом расстояние. С легким свистом плита вырывалась из его руки и, волнообразно подскакивая, скользящим
ударом врывалась в середину
длинного кона, и пестрым дождем рассыпались бабки, и таким же пестрым криком отвечали на
удар ребята. После нескольких
ударов Сазонка отдыхал и говорил ребятам...
Курбет исполняется еще чище, и обезьяна и клоун как будто подражают друг другу. Но в это время проходит вдоль барьера дама в малиновом платье, отделанном мехом шиншилля, и вот Марья Ивановна, не слушаясь окриков, не обращая внимания на шамберьер (
длинный хлыст), кидается через манеж и буквально срывает всю узкую модную юбку с дамы, потом кусает ее за икру и после этого только,
ударами бича загнанная в клетку, успокаивается.
Ротшильд помертвел от страха, присел и замахал руками над головой, как бы защищаясь от
ударов, потом вскочил и побежал прочь что есть духу. На бегу он подпрыгивал, всплескивал руками, и видно было, как вздрагивала его
длинная, тощая спина. Мальчишки обрадовались случаю и бросились за ним с криками: «Жид! Жид!» Собаки тоже погнались за ним с лаем. Кто-то захохотал, потом свистнул, собаки залаяли громче и дружнее… Затем, должно быть, собака укусила Ротшильда, так как послышался отчаянный, болезненный крик.
Вижу, народ зыблется в Кремле; слышу, кричат: „Подавайте царевну!..” Вот палач, намотав ее
длинные волосы на свою поганую руку, волочит царевну по ступеням Красного крыльца, чертит ею по праху широкий след… готова плаха… топор занесен… брызжет кровь… голова ее выставлена на позор черни… кричат: „Любо! любо!..” Кровь стынет в жилах моих, сердце замирает, в ушах раздается знакомый голос: „Отмсти, отмсти за меня!..” Смотрю вперед: вижу сияющую главу Ивана Великого и, прилепясь к ней, сыплю
удары на бедное животное, которое мчит меня, как ветер.
С паперти все сошли на поле. Отмерили роковой круг, может быть смертный для одного из противников. Польщики стали на нем. Поручникам и стряпчим указано, где им стоять за бойцами. Тут стряпчий Хабара доложил окольничему и дьяку, что бой, вопреки закону, неравен и потому не может начаться. Потребовали объяснений. Оказалось, что у Мамона колонтари были
длиннее Хабаровых и, следственно, защищали его более от
ударов.
Ветер играл со звоном, как со снеговыми хлопьями; гоняясь за колокольными звуками, он кружил их на громадном пространстве, так что одни
удары прерывались или растягивались в
длинный, волнистый звук, другие вовсе исчезали в общем гуле.
Оба приказания Нефоры были исполнены в точности: рабы ее, ходившие без успеха к Зенону, были наказаны
ударами воловьей жилы, а ей был подан белый мул, покрытый роскошным ковром, с уздою из переплетенной широкой зеленой и желтой тесьмы, с золотистою сеткой на челке и с
длинными кистями вместо вторых поводьев. У этих поводьев стоял немой сириец из Тира, в ярко-красной, до пят его достигавшей,
длинной одежде.